8.37. Кристина вышла из лифта на третьем этаже и, не заходя к себе, прошмыгнула в закуток-аквариум, где стояли кофейные автоматы и кулеры с водой. «Если не выпью эспрессо макиато, работать не смогу».
— Опа-а-здываем, — прошелестел голос у нее над ухом. — Поторопись, а то патрон вот-вот лопнет от злости.
Знакомый герленовский запах — «маленькое черное платье»… И физическое присутствие — слишком близко! — у нее за спиной.
— Проспала… — объяснила Штайнмайер своей помощнице, окунув губы в шапку пены.
— М-м-м… Веселая была ночка? — хихикнула та.
— Корделия…
— Запретная тема?
— Угадала.
— Ух ты, какие мы загадочные! Я таких как ты еще не встречала, но со мною можешь не тихариться.
— С чего бы это?
— Мы уже десять месяцев работаем вместе, а я ничего о тебе не знаю. Ну, кроме того, что ты — настоящий профессионал и трудяга, жесткая, умная и амбициозная. Ты готова на все, чтобы забраться на самый верх, как и я. Я правда хочу…
Кристина резко повернулась и оказалась лицом к лицу с высоченной худой девушкой:
— Ты знаешь, что я могу тебя уволить?
— За что? — вскинула брови Корделия.
— За такие вот высказывания. Это называется преследованием.
— Преследованием? Господи Боже ты мой!
Молодая стажерка изобразила возмущенное удивление, приоткрыв рот и смешно оттопырив нижнюю губу, «украшенную» двумя стальными бусинками пирсинга.
— Мне девятнадцать! Я на стажировке! Получаю нищенскую зарплату! Ты же это не серьезно?!
— Ты мне не подружка, а ассистентка. В твоем возрасте я не вмешивалась в дела взрослых.
Кристина сделала упор на слове «взрослых».
— Времена меняются, детка. — Корделия наклонилась и, приобняв коллегу за плечо, опустила монетку в автомат и нажала на кнопку «капучино». Штайнмайер почувствовала на щеке чужое дыхание — от нахалки пахло кофе и табаком.
— Что ты сделала с волосами? — спросила она, торопливо допивая обжигающий эспрессо.
— Перекрасилась. Под тебя. Нравится?
С первого дня стажировки и до сих пор Корделия была платиновой блондинкой с отдельными черными прядями, носила за ухом сигарету, как делают дальнобойщики, густо красила ресницы и обожала майки с длинными рукавами и эпатажными надписями, вроде Even the Paranoid Have Enemies.
— Это так важно? — поинтересовалась Кристина.
— Не представляешь, насколько, — ответила девушка и толкнула стеклянную дверь, пропуская вперед старшую коллегу.
— Ты на часы смотрела?
Гийомо — программный директор. Этот человек не просто работал на радио — он был на нем женат. Прежде чем стать программным директором, он женился на владелице «Радио 5», и она платила ему зарплату, что довело его до язвы желудка, которую Гийомо безуспешно лечил сукральфатом. Нервная работа стоила ему волос, поэтому он носил парик а-ля «Битлз» в версии 1963 года. Все незамужние женщины в возрасте от двадцати до шестидесяти находили его непривлекательным и даже слегка отталкивающим — такое чувство испытывают в комнате, которую давным-давно не проветривали. Гийомо производил впечатление человека, удрученного какой-то тайной печалью или тяжким бременем. Поддерживать на плаву радио, предлагающее вниманию слушателей не только популярные у подростков шлягеры, и отчитываться перед вышестоящим начальством, которому глубоко плевать и на контент, и на аудиторию, было ох как нелегко…
— И тебе счастливого Рождества, — на бегу ответила Кристина и нырнула в шумный лабиринт ньюсрума.
— Что у нас с обзором прессы? — с места в карьер поинтересовалась она у Илана. — Кстати, веселого Рождества!
— Веселого чего? — Илан улыбнулся и, не вставая из-за стола, кивнул на газетные вырезки, после чего перевел взгляд на электронное табло на стене. — Все готово. Ждали только тебя.
Кристина взяла маркер и ручку и быстро пробежала глазами подготовленный материал. Илан, как обычно, не подвел. «Отлично», — похвалила она его, читая статью из «Ла Паризьен» о родильном доме в Вифлееме, расположенном неподалеку от базилики Рождества Пресвятой Богородицы. Именно в этой больнице, патронируемой католическим орденом, производили на свет детей 90 % палестинок мусульманского вероисповедания. Остальные сообщения были скорее курьезными. Английские лорды подвергли остракизму фуа-гра (музыкальное сопровождение «Боже, храни королеву» в исполнении Sex Pistols). Гигантский рождественский спид-дейтинг в Южной Корее («Интересно, что все эти холостяки просили у Пера Ноэля?»). В аэропорту Бланьяка из-за непогоды отменено около двадцати рейсов («Прежде чем выезжать из дома, свяжитесь со справочной авиакомпании»).
— Филиалу «Народной помощи» грозит закрытие. Не интересует? — рявкнул голос у нее за спиной.
Кристина крутанулась на кресле и увидела перед собой директора информационной службы Бекера. Невысокий (от силы метр шестьдесят), коренастый, мускулистый мужичок с «пивным» брюшком под коричневым свитером, лысеющий — но без парика. Подобно всем остальным радиожурналистам, Бекер считал себя аристократом профессии, носителем высокой миссии, а ведущих и дикторов — шутами, паяцами, массовиками-затейниками. Кроме того, он был убежденным сексистом и не брал в свою группу женщин.
— Привет, Бекер, поздравляю с Рождеством, — поздравила его Кристина.
— Скажи, Штайнмайер, тебе знакомы слова «солидарность», «обездоленность», «великодушие»? Или тебе интересней трепаться о предпраздничном шопинге и самых красивых яслях? — поинтересовался директор.