Голос был прав. «С чего это вдруг?» — спросят мама с папой и даже не попытаются скрыть, что возвращение великовозрастной дочери не входило в их планы. Она не может рассказать им, что в действительности происходит: легко представить, как отреагировал бы милый папочка, узнай он, что его дочь пригласила к себе домой бомжа! Если же она сочинит какую-нибудь историю — не важно какую, — отец увидит в этом подтверждение своей правоты: он всегда считал младшую дочь слабачкой, которая ни за что не найдет своего места в жизни, и пусть бы лучше в живых осталась ее сестра. Он ведь именно так думал — разве нет? — когда напивался и мог признаться себе в своем… своем предпочтении?.. Что же до матери… Мамочка посмотрит на нее и задастся вопросом, где совершила ошибку, она воспримет неудачу дочери как собственное поражение.
Что угодно, только не это…
Хозяйка вернулась в гостиную и налила себе полную кружку кофе. В голову ей неожиданно пришла другая мысль… Она позвонит человеку, который, возможно, не обрадуется, услышав ее голос, но выбора у нее нет. Кристина нашла телефон Илана. Она знала, что в этот час ее помощник еще дома, а когда он ответил, услышала в трубке детские голоса.
— Кристина? — удивился радиожурналист.
В его голосе не было ни враждебности, ни недоверия — только удивление.
— Прости, что беспокою, — сказала его коллега, — но мне нужна услуга. Я знаю, у тебя из-за меня проблемы, и пойму, если ты откажешься, но больше мне положиться не на кого. — И, не дав Илану времени ответить, она объяснила суть дела.
Он долго молчал — видимо, решал, как поступать, — но потом все-таки заговорил:
— Ничего не обещаю… Посмотрим, что я смогу сделать.
— Кто это, папочка? — В трубке послышались голос маленькой девочки и звонок по второй линии.
— Никто, крошка. — Илан повесил трубку.
Телефон зазвонил, и Штайнмайер ответила на вызов:
— Слушаю.
— Кристина? Это Гийомо.
У журналистки оборвалось сердце: тон начальника был ледяным, как зима на Юконе.
— Вчера мне звонили из полиции. Задавали вопросы о тебе, сообщили, что ты сотворила. Я сразу связался с Корделией, и она объяснила, что сначала подала жалобу, а потом забрала ее. — Программный директор тяжело вздохнул. — Черт возьми, Кристина, как ты могла?! Это… это… Все знали, какой у тебя мерзкий характер, но такое… Не могу поверить… — Он скрипнул зубами. — Не приходи завтра утром на работу. И послезавтра. Никогда не приходи. Мы начнем процедуру увольнения в связи с тяжелым проступком и подадим судебный иск.
Пауза.
— Эта девочка считает, что ты достаточно наказана, но я не так великодушен: твое поведение серьезно подорвет репутацию станции, — добавил Гийомо. — Советую найти хорошего адвоката. Грязная чокнутая шлюха…
Сервас не мог припомнить, когда на равнине выпадало столько снега. Выступавший по радио синоптик так увлеченно рассказывал о том, что количество осадков является беспрецедентным, как будто сам же и наслал их на землю. Все по привычке связали это с изменением климата на планете. Холод, жара, наводнение, засуха… Журналисты обожали писать и говорить о глобальном потеплении — ничуть не меньше, чем об экономических кризисах, арабских революциях, разорении банков и ограблениях ювелиров…
Он ехал мимо белоснежных полей и оголившихся на зиму деревьев и слушал музыку старого доброго Густава. Серое небо с холмами тяжелых облаков казалось отражением земной тверди. Центральная часть региона была не такой живописной, как юг департамента, где природным подобием Великой Китайской стены высились Пиренеи, или лесистый Альбигойский край, или местность к востоку от Тулузы, спускающаяся к гостеприимному побережью Средиземного моря. Здешняя природа была… монотонной.
Сервас свернул с национального шоссе на узкую, всю в выбоинах и ухабах дорогу и через три километра увидел справа ферму. Он не торопясь ехал по снегу, надеясь, что в случае чего трактор вытащит его застрявшую машину.
Мартен припарковался у длинного жилого здания, выстроенного из серого цемента, явно не знавшего кисти маляра. Он вышел и сразу поднял воротник, защищаясь от холода. Глядя на дом, майор легко представил себе, какими были детство и юность Селии Яблонки в этом унылом месте, и мгновенно понял природу ее честолюбия. Честолюбие мечтательной девочки, воображению которой было тесно в этих рамках.
На пороге дома стояла крашеная блондинка. Она смотрела на незваного гостя с прищуром, и приветливости в ее глазах было не больше, чем в хриплом лае рвущегося с цепи пса.
— Добрый день, мадам. Я майор Сервас из полиции Тулузы, — представился Мартен. — У меня назначена встреча с мсье Яблонкой.
Женщина коротко, не сказав ни слова, кивнула в сторону большого хлева — до него было метров тридцать, — и сыщик пошел по месиву из грязи и снега, стараясь не попадать в рытвины, оставленные колесами тракторов. Миновав две распахнутые настежь металлические двери, он чуть не задохнулся от вони: по желобкам в полу стекала дымящаяся коричневая жижа.
— Проходите сюда, — позвал чей-то голос.
Сервас посмотрел налево, где был отгорожен от остального пространства маленький кабинет. За стеклом перед экраном компьютера сидел седовласый мужчина. Его лежавшая на мышке рука была в голубой латексной перчатке. «Как у хирурга или эксперта-криминалиста», — подумал полицейский и вошел в крошечное помещение. На экране выстроились колонки цифр, а на стене, на белой доске, маркером было записано несколько рекомендаций — совсем как в рабочем бюро криминальной полиции.