Не гаси свет - Страница 58

Голос у него дрожал, и Кристина поняла, что оскорбила его. Сейчас он поднимется и уйдет.

— А вы полагаете, что я зову в гости всех бездомных без разбора? — парировала она. — Я впустила вас в свой дом, потому что считаю человеком, достойным доверия. Вы не обязаны выворачивать душу наизнанку и можете вообще ничего не говорить — я все равно объясню, чего хочу от вас.

Макс еще немного поколебался, но потом все-таки решился, и лицо стало серьезным, даже напряженным.

— Я был учителем французского в частной школе. — Он нахмурился и тяжело вздохнул. — Когда ученики куда-нибудь ездили на выходные, во время пасхальных каникул или на День всех святых, я их сопровождал. Мы с женой и детьми каждое воскресенье ходили на мессу. Я был уважаемым членом сообщества, меня ценили не только друзья, но и посторонние люди. Многие исследователи считают, что вера и религиозное поведение присущи только человеческим особям и имеют место во всех культурах. Они полагают, что в мозгу хомо сапиенс есть участки, отвечающие за религиозное чувство.

— Что же случилось? — спросила его собеседница.

— Научное сообщество не сходится во мнениях на сей счет, — продолжил Макс, проигнорировав вопрос Кристины. — Одни считают, что вера имеет сугубо биологическое происхождение: сторонники дарвиновской теории уверены, что естественный отбор благоприятствовал верующим, потому что их шансы на выживание были выше. Мозг человека развивался и становился более восприимчивым ко всем формам верований, и в этом причина их широкого распространения по миру. — Бывший учитель сделал долгую паузу и посмотрел прямо в глаза хозяйке дома. — Я утратил веру в тот день, когда родители одного мальчика подали на меня жалобу за неподобающее поведение по отношению к ребенку. Я якобы показывал ему мою… штучку. Слух распространился быстро. Город маленький, люди любят поговорить. Другие родители начали расспрашивать своих детей, и те напридумывали еще больше мерзостей. О нет, они ничего плохого не хотели, но вопросы им задавались настойчиво, а дети пытались удовлетворить любопытство мам и пап и давали именно те ответы, которых ждали — или опасались — родители. Меня арестовали. Устроили очную ставку с мальчиком. Детали не сходились, а кроме того, их оказалось слишком много. В конце концов он признался, что все выдумал, и меня отпустили. Но дело этим не кончилось… В Интернете появилась анонимная информация о том, что у меня в компьютере нашли детскую порнографию, что я занимался онанизмом, щупал детишек, подглядывал за ними в душе и туалете… и даже… домогался собственных детей…

Признание далось Максу нелегко. Кристина подняла голову, увидела, что у него увлажнились глаза, а на правой щеке забилась жилка, и из деликатности отвела взгляд.

— Для тех, кто распространял и передавал эти слухи, факт, что жандармерии не хватило доказательств, ничего не значил: мальчик отказался от своих слов, чтобы не иметь неприятностей, — продолжал ее гость. — Судья допрашивал его строгим тоном, на родителей надавили, и дело было закрыто…

У него на лбу выступили крупные капли пота, и Кристина вдруг подумала: «Этот человек отвык от замкнутого пространства».

— То были не подозрения. Меня «признали виновным». Каждый человек всегда в чем-то виноват, согласны? — усмехнулся Макс. — Слишком много слухов, слишком много псевдосвидетельств, понимаете? И вот уже поборники справедливости — заурядные мерзавцы, убежденные в своем праве, ждущие малейшей возможности, чтобы дать волю жестокости, — решили вершить суд самостоятельно. Моя семья жила в красивом доме — на окраине города, рядом с лесом: даже этот факт обернули против меня. Пошли разговоры: мол, он специально поселился на отшибе, чтобы творить всякие мерзости. Однажды вечером, когда мы смотрели телевизор, в окно гостиной влетел камень. Два дня спустя побили стекла в других комнатах. Потом — снова и снова. Негодяи не показывались, только выкрикивали из темноты грязные ругательства… Мы стали закрывать ставни, как только наступал вечер, а они все равно швырялись чем попало, устраивали нам побудку в три часа ночи… Бам, бам, бам, бам! Грохот, оскорбления, жуткие вопли… Сами понимаете, как были напуганы дети.

Собеседник Кристины кивнул на свой стакан, она налила ему еще сока, и он выпил залпом, но языком не прищелкнул — настроение было не то.

— Происшествия множились. Отравили нашего кота, регулярно прокалывали шины нашего автомобиля; моя жена отправилась в аптеку за сиропом от кашля для малыша, и ее отказались обслуживать и попросили больше не приходить; друзья переставали с нами общаться. Один за другим… — перечислял он свои несчастья. — Моя жена кому-нибудь звонила — и не могла дозвониться. Никто не хотел приходить к нам в гости. Иногда она возвращалась с работы в слезах, но не желала объяснять почему, закрывалась в своей комнате и плакала, а я делал вид, что ничего не происходит. Не задавал вопросов — слишком боялся услышать ответ. Моих детей подвергли остракизму, обращались с ними, как с прокаженными. Сын и дочь, мои семилетние близнецы, играли только друг с другом. Их подлавливали на выходе из школы и задавали лицемерно-сочувственные вопросы насчет самочувствия. Дети не понимали, что происходит. Жена не осмеливалась подъезжать к входу в школу, забирая их после уроков, и останавливала машину в конце улицы. — Он печально улыбнулся. — А потом как-то раз она посмотрела мне в глаза и спросила: «Ты ведь это сделал, да?» Даже она поверила. Разве возможно, чтобы все ошибались? Дыма без огня не бывает… Она бросила меня. Забрала детей и уехала. Я начал пить. Директор школы тоже считал меня виноватым и воспользовался первой же возможностью, чтобы уволить. Я потерял дом, некоторое время жил у друга, но и он не выдержал — попросил меня съехать. Я не держу зла: жена не оставила ему выбора, заявила: «Или я, или он». Он дал мне денег, сказал: «Звони в любое время…» Больше мы не виделись — ни я, ни он не пытались связаться друг с другом. Он был хорошим другом, лучшим из всех.