Не гаси свет - Страница 49

Вдалеке раздался лай, и кто-то крикнул: «Буба, давай сюда!» Из машины с открытым капотом неслись звуки хип-хопа. Несколько подростков смеялись и перекрикивались в темноте:

— Эй, мужик, брось ты эту тачку, она давно сгнила, а мы сейчас до смерти замерзнем!

— Не боись, выживешь, ты лучше оборотов прибавь!

— Что ты творишь? Так ничего не выйдет!

— Не выйдет? Это у меня не выйдет? Да что ты понимаешь?!

— Я, между прочим, кишки в гараже рвал!

— Слыхали? Работал он в гараже… Две недели, а потом тебя выгнали взашей! Позорище! Вот я бы сумел вдуть этому жирному педриле, а ты поджал хвост и побежал к мамочке: «Ой-ёй-ёй, пожалейте меня!» Знаешь что, они насрали тебе на голову, брат… Вот что они сделали.

— Эй, придержи язык, ты говоришь с моим младшим братом! Он сам положил с прибором на тот дерьмовник, он их послал, он поимел придурков. Усёк?

— Ладно, ладно…

— Что — ладно?

— Я понял, парень молодец. Всё путем…

— А вот и нет. Не путем. Услышу еще раз, как ты заливаешь, расплющу тебе рожу и выложу видео на «Ютьюб»!

Свет из окон отражался от снега, но обнаженные стволы деревьев притягивали к себе мрак. Кристина торопливо пробиралась между машинами, чувствуя спиной взгляды подростков. Сердце ее колотилось от страха, как бешеное. Она прибавила шагу, с облегчением заметила, что дверь осталась открытой, и, умирая от ужаса, шмыгнула в холл: юнцы могли рвануть за ней, кто-нибудь мог притаиться в подъезде… Но женщина ошиблась: вход караулили вполне солидные мужики — их было человек шесть; они сидели себе на складных стульях и что-то живо обсуждали. Увидев чужачку, все дружно замолчали и уставились на нее.

— Э-э-э… добрый вечер, — пробормотала мадемуазель Штайнмайер, застыв от удивления на пороге.

Члены «комитета бдительности» поняли, что она явно не дилер: один улыбнулся, другой ответил на ее приветствие.

На левой стене, над почтовыми ящиками, висел написанный крупными буквами лозунг: «МЫ ВОЗВРАЩАЕМ СЕБЕ ВЛАСТЬ НАД ЭТИМ МЕСТОМ. УЛЫБАЙТЕСЬ, ВАС СНИМАЮТ. БДИТЕЛЬНЫЕ СОСЕДИ».

Мужчины вернулись к разговору, а Кристина подошла к ящикам, надеясь найти нужное имя.

Никакой Корделии… Вот черт!

Нервы у нее совсем расходились, она еще раз обвела взглядом все ряды и зацепилась взглядом за… Коринну Делия. Пятый этаж, 19 Б. Журналистка проскользнула к лифту, молясь про себя, чтобы «бдительные граждане» смотрели в другую сторону, и вошла в кабину. Пока лифт ехал вверх, она пыталась успокоиться, хотя больше всего на свете ей хотелось сбежать.

Длинный коридор был пуст. Кристина нажала на кнопку таймера и пошла вдоль дверей, из-за которых доносились голоса, звон посуды, звуки работающего телевизора, музыка электро, детский плач и возбужденные вопли.

Дверь в квартиру 19 Б оказалась последней.

Штайнмайер остановилась и прислушалась: громкая музыка — поп в стиле ар-энд-би, такую часто крутят на МТУ Base. Она сделала глубокий вдох и нажала на кнопку. Звонок прозвенел, но в прихожую никто не вышел. «Музыка орет, значит, в квартире кто-то есть…» — подумала Кристина, и в этот момент лампы погасли. Исчез даже свет, просачивавшийся из глазка: за ней наблюдали. Что, если откроет не Корделия, а кто-то другой? Например, мужик, угрожавший ей по телефону?..

Потом дверь распахнулась, ослепив ее светом, а музыка ударила женщину по ушам.

Кристина вздрогнула, подняла голову и разинула рот.

На пороге стояла Корделия. Совершенно голая.

Лицо девушки оставалось в тени, и мадемуазель Штайнмайер не поняла, почему ее глаза так сверкают. Опустив взгляд, она остолбенела: руки стажерки были покрыты татуировками, как кружевом, — от плечей до запястий. «Теперь понятно, почему она никогда не приходила на работу в одежде с короткими рукавами…» — подумала Кристина. На правом предплечье ее коллеги было наколото алое солнце, заходящее над темно-красными небоскребами, а чуть ниже — статуя Свободы и синие волны Гудзона. С другой руки весело скалился желтый череп с пустыми черными глазницами, паутина оплетала пунцовые розы и большой крест… Бедра и ноги девушки тоже были «разрисованы»… Этот примитивный алфавит, очевидно, имел смысл для той, что носила его на себе. «Все равно что разгуливать по миру с книгой жизни на собственной коже». Взгляд Штайнмайер задержался на едва обозначенной груди Корделии, на ее пупке, в котором, как это ни странно, не оказалось пирсинга, на атлетически накачанных мышцах живота и по-мальчишески узких бедрах. Венчал картину гладкий, как раковина, лобок.

Кристину зазнобило.

Бесконечно долгое мгновение она, не отрываясь, смотрела на клитор, украшенный тусклой металлической подковкой с бусинками на концах.

У нее закружилась голова, и кровь быстрее побежала по жилам.

— Входи… — сказала Корделия.

15. Дуэт

Ребенок зашелся в крике.

Из соседней комнаты донесся обиженный писк младенца, потом раздался нежный успокаивающий голос Корделии: «Тише, ангелочек… не сердись, леденчик… кто тут мамина любишка, зайчик мой сладкий…» — и малыш умолк.

Кристина огляделась.

Мебель из «Икеи», грошовые безделушки, постеры фильмов «Шоссе в никуда», «Ворон», «Порок на экспорт»… Слишком громкая музыка — бухающие басы, двухчастное техно для танцпола, запах горящих свечей, вопли ребенка, алкоголь, нагота Корделии… Штайнмайер с трудом перебарывала дергающую боль под черепом.

В этой квартире было слишком жарко. Уже через секунду незваная гостья начала задыхаться. Бросив сумку, она вышла на балкон. В небе над домами догорали последние всполохи дня, пробивавшиеся через низкие темные облака. Четырьмя этажами ниже по-прежнему громко перекликались фигурки в капюшонах: «Эй, мужик, твой братишка меня достал!» Они прогревали мотор машины и слушали рычащий рэп, извергающий на предместье поток избитых истин. Кристина представила, как будет возвращаться пешком к метро, поежилась и вернулась в комнату.