Не гаси свет - Страница 129

129

Ее разбудил противный звук. Она прислушалась и поняла, что скрипит проржавевший ставень. В комнате было темно, а будильник показывал 00.45. Мила нехотя вылезла из-под одеяла и спустилась на первый этаж. В доме было тихо и жутко холодно. Она точно помнила, что закрывала все ставни, и потратила несколько минут, прежде чем обнаружила, что скрип доносится из гостиной. Ветер раскачивал ветки дерева, и их тени сплетались на окне в причудливом танце. Болсански открыла окно, и теплый пахучий ветер коснулся ее лица ароматной ладошкой. Январь еще не закончился, но зима явно решила, что ее время истекло. Женщина справилась с непокорным ставнем, вернулась в спальню, легла, но заснуть ей не удалось. Из головы не шел инцидент в супермаркете. Она до сих пор чувствовала себя униженной и запачканной, и ее душил гнев. Закрыв глаза, Мила попыталась успокоиться, и тут скрип повторился. Она рывком села на кровати. Тишина. Нет, ставень снова заскрипел! Мерзкий навязчивый звук. Болсански забеспокоилась, сбежала босиком на первый этаж, захватив из ящика тумбочки пистолет. Другое окно… Ставень раскачивался под усилившимся ветром и бился о стену. Хозяйка перегнулась через подоконник, поймала его и закрыла. Еще один поцелуй ветра на коже. Больше никаких происшествий в эту ночь не было, но заснуть она смогла только в три.

В понедельник случилось новое происшествие, поставившее ее в тупик. Мила много лет работала на «Тэйлс алениа спейс», одного из мировых лидеров в области производства и эксплуатации спутников. Выстроенный в футуристическом стиле офис компании располагался на обширном участке квартала Мирай, в юго-западной части Тулузы, недалеко от национального шоссе А64. Болсански отвечала за связи с общественностью и прессой. Друзей среди коллег у нее было немного, а кое-кто из них и вовсе считал ее слишком независимой и неуступчивой, но проколоть все четыре шины на огромной стоянке, где паркуются две тысячи двести служащих…

Она вернулась домой на два часа позже обычного, кипя от злости и с гадким осадком в душе. Ко всему прочему, ей еще и пришлось срочно звонить няне, чтобы та привела домой Тома. Уложив сына и почитав ему на ночь, Мила решила послушать любимую музыку — «Дон Карлоса» Верди. Еще одна история о трудной, невозможной любви. В опере всегда найдется реминисценция с ее собственной жизнью. Со всеми жизнями… Все люди хотят одного и того же — денег, власти и успеха, и у всех одна-единственная цель — быть любимым. Хозяйка дома устроилась в удобном кресле, место для которого выбирала долго и тщательно, чтобы акустика была идеальной. Время было позднее, так что надо было надеть наушники, чтобы не разбудить Тома.

Болсански нажала кнопку на пульте, закрыла глаза и постаралась успокоить дыхание. Сладостные мгновения тишины, предваряющие первые такты… И вот… Что такое?

Это не «Дон Карлос».

«Лючия ди Ламмермур»!

Она, должно быть, ошиблась, когда в прошлый раз убирала диск в коробку… Мила встала, подошла к полкам, на которых хранились диски, нашла футляр с трагическим творением Доницетти, в котором главная героиня Лючия постепенно погружается в безумие, и открыла его, думая, что внутри лежит «Дон Карлос». Но там были «Сказки Гофмана»… Что-то не так. На месте «Итальянки в Алжире» оказалась «Травиата». Мила разнервничалась. Вместо «Моисея и Аарона» Шёнберга обнаружился «Тангейзер», в футляре от «Галантной Индии» лежала «Сельская честь»… Через несколько минут на полу валялись десятки коробок, и ни в одной не было «правильного» диска! «Дон Карлос» же и вовсе не нашелся.

Либо она сходит с ума, либо…

Кто-то затеял с нею игру… Кто-то побывал в доме…

Болсански огляделась, как будто этот «кто-то» мог все еще находиться рядом. Ладно, давай подумаем. Случай в гипермаркете, испорченные на парковке колеса, ставни, распахивающиеся сами собой среди ночи, а теперь это… Кто-то решил отплатить ей ее же монетой. Отомстить за смерть той шлюхи. Заставить пережить то, что пришлось вынести Кристине Штайнмайер, — совсем как в арии da capo, где последняя часть в точности повторяет первую. Тома… Он один в своей комнате, спит при включенном ночнике. Болсански помчалась вверх по лестнице и осторожно приоткрыла дверь. Мальчик спал, сунув в рот большой палец. В комнате вкусно пахло детским шампунем. Мать проверила ставни, подошла к кровати, погладила сына по плечику и подумала: «Какой же он нежный и хрупкий…»

Она протянула руку к выключателю и вдруг заметила открытую книгу, лежащую на стеганом одеялке. В этот вечер Мила читала Тома, как делала каждый вечер, но ей казалось, что она убрала иллюстрированный альбом на этажерку. Она протянула руку, чтобы взять томик, и вдруг отпрянула, как будто обожглась.

Это был не альбом Тома, а книга «Опера, или Поражение женщин». Мадемуазель Болсански собирала издания, посвященные опере, и у нее были Коббе, «Пять венских опер» Анри Барро, «Любовный словарь оперы» Алена Дюо и еще дюжина названий. Но Мила была почти уверена, что никогда не приносила эти книги в комнату сына. Подобная литература не для пятилетнего ребенка…

Женщина решила спуститься в библиотеку и вдруг застыла на верхней ступеньке.

Она читала этот толстый том много лет назад, но прекрасно помнила его содержание: в нем рассказывалось о множестве падших, поруганных, покинутых, преданных, униженных и доведенных до безумия или самоубийства женщин, чьи судьбы стали сюжетами опер. В операх все женщины погибают. Все, без исключения. В операх женщины всегда несчастны. В операх их конец всегда трагичен. Принцессы, простолюдинки, матери, потаскухи — все они обречены на поражение.

129